| Предыдущая тема :: Следующая тема |
| Автор |
Сообщение |
Север
цитировать
Зарегистрирован: 19.10.2004
Сообщения: 3653
|
 массовая гибель в польских концлагерях советских военнопленн | Добавлено: Пт Май 12, 2006 11:16 am |
 |
|
http://katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=152
Память предков и политика.
(к статье Якова Кротова “Компенсации не тшеба”)
Польский лагерь в Тухоли заслуживает отдельного разговора не столько потому, что сами пленные называли его “лагерем смерти”, а потому, что у этого лагеря неожиданно появился добровольный защитник, который считает, что все “страсти” о Тухольском лагере – выдуманная пропаганда. Этим добровольным защитником невольно стал публицист Яков Кротов, внук бывшего узника лагеря в Тухоли Лазаря Борисовича Гиндина, попавшего в польский плен 21 августа 1920 г. и служившего до своего пленения в 160-ом полку, 18-ой дивизии, 6-ой армии советского Западного фронта в должности старшего врача.
На основании писем своего деда из польского плена (http://www.krotov.info/library/k/krotov/lb_04.html ), внук утверждает, что “…это не был курорт, но и не “лагерь смерти””. По мнению Я.Кротова, миф о том, что “счет смертям русских пленных в Тухоли идет на десятки тысяч” необоснованно создали газеты русской эмиграции в Варшаве (http://www.krotov.info/yakov/dnevnik/2000/001784.html ). Не будем вступать в дискуссию с Я.Кротовым, поскольку для него, по-видимому, единственным научным авторитетом в проблеме пленных красноармейцев, является польский профессор Збигнев Карпус. Поэтому просто приведем сведения, которые З.Карпус предпочитает игнорировать.
Об объективности историка Карпуса, можно судить по предисловию к изданному в 2004 г. 912-страничному российско-польскому сборнику документов и материалов “Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.” Знакомясь с этим предисловием, создается впечатление, что его авторы, уважаемые профессоры Торуньского университета З. Карпус и В.Резмер, либо вообще не читали большинства документов данного сборника, либо они просто умышленно проигнорировали содержание этих документов.
Материалы сборника позволяют с большой степенью уверенности сделать обоснованный вывод о том, что в отношении военнопленных советских красноармейцев, прежде всего, этнических русских, польские власти проводили политику истребления голодом и холодом. Эта политика польских властей была аналогична той преступной политике, которую, как пишет немецкий историк Вольфрам Витте, гитлеровские нацисты в 1941-1943 гг. целенаправленно и планомерно осуществляли в отношении пленных советских красноармейцев на Востоке (в сборнике “Вторая мировая война: Взгляд из Германии”, с. 109).
Предопределенность гибели пленных красноармейцев в польских лагерях обуславливалась общим антироссийским настроем польского общества - чем больше подохнет большевиков, тем лучше. Большинство политиков и военных руководителей Польши того времени разделяли эти настроения. Доказательств этому более чем достаточно. Приведем лишь несколько из них.
Наиболее ярко тогдашние антироссийские настроения сформулировал заместитель министра внутренних дел и будущий министр иностранных дел Польши Юзеф Бек: “Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, которую у нас испытывают по отношению к ней”. (В.Сиполс. “Тайны дипломатические”, с. 35). Бек хорошо знал настроения в польском обществе.
Не понаслышке знал об этих настроениях и командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин, родившийся и проведший юные годы в Польше. Вот что он пишет в своих воспоминаниях о жестоком и диком прессе полонизации, придавившим русские земли, отошедшие к Польше по Рижскому договору 1921 года: “Поляки начали искоренять в них всякие признаки русской культуры и гражданственности, упразднили вовсе русскую школу и особенно ополчились на русскую церковь. Мало того, началось закрытие и разрушение православных храмов” (А.Деникин. “Путь русского офицера”, с. 14).
Всего же в Польше в то время было разрушено 114 православных церквей, в том числе, был взорван уникальный по своей культурной значимости варшавский кафедральный собор святого Александра Невского, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности. Оправдывая это варварское деяние, газета “Голос Варшавски” писала, что “уничтожив храм, тем самым мы доказали свое превосходство над Россией, свою победу над нею”.
Отношение польской стороны к пленным красноармейцам предельно ясно выразил комендант лагеря в Брест-Литовске, который прибывшим осенью 1920 г. военнопленным откровенно заявил: “Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас, - хорошо, я дам вам землю. Убивать вас я не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 175).
Однако, в предисловии к вышеуказанному сборнику и в других своих работах, профессор Збигнев Карпус, вопреки историческим фактам, старательно пропагандирует противоположную точку зрения – что власти Польши в 1919-22 г.г., якобы, старательно придерживались положений Гаагской конвенции 1907 г., создали вполне сносные условия для пленных красноармейцев и делали все возможное и невозможное для улучшения условий содержания военнопленных и интернированных в своих лагерях. Неудивительно, что, вслед за Карпусом, этой же точки зрения придерживается Яков Кротов.
Да, сборник “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.” содержит тексты несколько десятков инструкций, правил, директив, распоряжений Верховного командования Войска Польского и Министерства военных дел Польши, направленных, казалось бы, на улучшение содержания пленных красноармейцев. Но отсутствие эффективного контроля за исполнителями и прямое попустительство со стороны властных структур Польши к нарушителям этих приказов привели к тому, что благие намерения польских властей, так и остались всего лишь декларациями и, в большинстве случаев, не были реализованы на практике! Об этом убедительно свидетельствуют последующие документы сборника.
Учитывая, что проблема пленных красноармейцев для польского руководства являлась не столько гуманитарной, сколько “политической проблемой”, для её разрешения широко применялись традиционные в политике методы обработки общественного мнения с помощью пропагандистского представления желаемого за действительное. Ситуация с систематическим неисполнением многочисленных “инструкций об улучшении” содержания пленных красноармейцев в польских лагерях в какой-то мере напоминает ситуацию с мистифицированным “бунтом” польских воинских частей генерала Люциана Желиговского.
Известно, что в октябре 1920 г., якобы, игнорируя международные обязательства Польши и прямые указания её верховных властей, воинские части генерала Желиговского захватили часть юго-восточной Литвы и город Вильнюс, создали там некую формально независимую псевдореспублику “Срединная Литва”, которая, однако, после проведения “плебисцита”, вскоре благополучно вошла в состав польского государства. (Sapoka. “Lienuvos istorija”, с. 561-562).
Нечто подобное на “свободных” выборах осуществили в 2005 г албанцы, когда в результате многолетней “ползучей” экспансии численность албанского населения сербского края Косово перевалила за миллион, а составлявшие еще недавно абсолютное большинство среди жителей этого края сербы превратились в затравленное преследованиями меньшинство. Необходимо напомнить, что Иосип-Броз Тито разрешил в 1945 г. поселиться в Косово всего лишь 70.000 албанцам. Через 60 лет их стало “легион”.
Вильнюс, с 1323 г. столица некогда одного из самых могущественных государств Европы – “Великого княжества Литовского, Жемайтского и Русского” – во время существования польско-литовской федерации Речи Посполитой и позднее, в период нахождения Литвы в составе Российской Империи, подвергся этнической и культурной экспансии со стороны поляков. В результате, к Первой мировой войне Вильнюс, являясь историческим и культурным центром Литвы, стал городом с преимущественно польским населением. Поэтому в 1920 г., хотя и было ясно, что заявления официальной Варшавы о “самовольстве” генерала Желиговского и “свободном” волеизлиянии населения Срединной Литвы - политическая демагогия, но эти заявления сработали. По аналогичным схемам до сих пор продолжают срабатывать пропагандистские утверждения, что, якобы, польские власти в 1919-22 г.г. изо всех сил пытались помочь “большевистским пленным”, но, дескать, это им не всегда удавалось, причем, исключительно по независящим от польской стороны причинам.
Верховные польские власти в 1919-1921 г.г. издавали правильные и “грозные” приказы о необходимости гуманного обращения с пленными красноармейцами, соответствовавшие всем международным договорам и дипломатическим обязательствам Польши. Однако на практике выходило, что исполнители на местах руководствовались вовсе не благообразными приказами из Варшавы, а преступными распоряжениями своих непосредственных начальников, действовавших на основании секретных договоренностей и устных директив высших польских руководителей. Подобную противоправную и лицемерную практику польских властей подтверждает большое количество документов и свидетельских показаний из совместного российско-польского сборника “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.” о поистине бесчеловечном отношении к русским военнопленным красноармейцам.
Реальная же позиция верховных польских властей по отношению к “большевистским пленным” была изложена в протоколе 11-ого заседания Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии от 28 июля 1921 г. В нем бесстрастно констатируется: “когда лагерное командование считает возможным …предоставление более человеческих условий для существования военнопленных, то из центра идут запрещения”. (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 643).
Но вернемся к Я.Кротову. Создается впечатление, что, при подготовке публикации о письмах Лазаря Гиндина из польского плена, его внук начитался псевдоисторических статеек, но недостаточно внимательно изучил письма собственного деда, который, в 1920/21 гг., как уже отмечалось, о многом не мог писать открыто из-за политических и цензурных ограничений военного времени.
Я.Кротов называет пленных красноармейцев классическими агрессорами: “…более того, агрессорами с коммунистической идеологией, жаждущие мыть сапоги в Индийском океане, а кокарду — в Атлантическом. Во имя светлого будущего, конечно”. Лазарь Гиндин, как бы предвидя такую реакцию потомков, достаточно откровенно написал в письме от 23 июня 1920 г., что на фронте: “…не с кем даже поговорить. Народец все неразвитый, грубый, в полку интеллигентных очень мало”.
Многие из воевавших в Красной Армии людей, в силу своей невысокой образованности, а в ряде случаев - полной безграмотности, свято верили рассказам политработников о том, что красноармейцы идут освобождать Польшу от власти панов. Этим людям было легко внушить, что они выполняют освободительную миссию. Другие воевали просто потому, что им “приказали”. Нравственно ли теперь осуждать – причем осуждать задним числом и абсолютно бескомпромиссно – собственных предков и отзываться о них с такой ненавистью? Особенно с учетом того, что современник тех событий Лазарь Борисович Гиндин относился к своим не блещущим образованностью однополчанам с определенным уважением, и пытался их понять.
Нет спору, целью большевиков было создание мирового социалистического государства. Но и Польша в те годы лелеяла захватнические мечты о воссоздании новой Речи Посполитой “от моря до моря”. Необходимо напомнить, что так называемый “освободительный” поход Юзефа Пилсудского на Киев в 1920 г. имел своей политической целью, как позднее писал сам Пилсудский в своей книге “1920 год”, “…отделить Варшаву от Советов возможно большим пространством…”. Никаких самостоятельных государственных перспектив для Украины и Белоруссии вне Польши Пилсудский не видел. Он подчеркивал - "это не государства".
Не случайно Пилсудский из-за своей крайне агрессивной политики был объявлен во Франции “персоной нон грата” и не был приглашен для участия в церемонии подписания в 1919 г. Версальского мирного договора между странами Антанты и Германией. Надо также иметь в виду, что одной из причин отказа Польши участвовать вместе с Германией в походе на СССР явились немецкие планы создания “Великой Украины” под протекторатом Германии, поскольку это грозило утратой захваченных Польшей украинских земель и ставило крест на великодержавных мечтах поляков выйти к Черному морю. Прозрачно намекая немецкой стороне на наличие собственных планов в отношении установления польского контроля за украинскими территориями, вице-директор политического департамента МИД Польши Т. Кобыляньский 18 ноября 1938 г. дипломатично заявил советнику германского посольства в Варшаве Р. Шелиа, что: “Польша будет согласна выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину, если Германия откажется от идеи создания “Великой Украины”. (Сиполс. “Тайны дипломатические”, с. 39-40) .
Профессор исторического института Варшавского университета Павел Вечоркевич в 2005 г. выразился ещё более определенно: “Польша должна была стать ценным и необычайно важным партнером в походе на Советский Союз” - утверждает профессор. (“Rzeczpospolita”. 28 сентября 2005 г.). Не случайно, военная доктрина СССР межвоенного периода в качестве наиболее вероятного противника и главного возможного агрессора рассматривала объединенные германо-польские войска. Много об этом писал М. Тухачевский. Это общеизвестные исторические факты.
Л.Б.Гиндин был мужественным и умным человеком, который сумел не только выжить, но и создать себе сносные условия существования в польских лагерях. Аргумент Я.Кротова о том, что, видимо, не так страшен лагерь в Тухоли, если там выжил его дед, совершенно несостоятелен, хотя бы потому, что в Освенциме и на Колыме тоже выжило немало заключенных.
Письма Лазаря Гиндина – это гимн любви человека к своей семье и близким, это гимн человеческой стойкости и достоинства. Ключом для понимания смысла его писем являются фразы, обращенные к любимой жене: “Береги себя, голубка, не переутомляйся. У тебя ведь слабое сердце. Обо мне не беспокойся, цел буду” (письмо от 18 мая 1921 г.) “Олечка! Деточка! Береги себя и девочек. Помни, что ты дороже мне всего…” (письмо от 24 ноября 1920 г.). Как настоящий мужчина, Лазарь Борисович в каждом письме домой изо всех сил пытался ободрить свою семью, но старался при этом лишний раз не волновать дорогих ему людей, поэтому очень скупо рассказывал о собственных злоключениях в польских лагерях. Его кредо: “…не волнуйтесь, цел буду!” Пример, достойный подражания.
Если письма Л.Гиндина с фронта, по понятным причинам, скрывали некоторые факты и слегка приукрашивали действительность, то его письма из плена, по тем же самым причинам, вообще не могли раскрывать реальное положение дел в польских лагерях. В целом ряде материалов, опубликованных в сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 г.г.” отмечается, что попытки пленных красноармейцев пожаловаться проверяющим на бесчеловечные условия своего содержания в лагерях, как правило, имели весьма тяжкие последствия для жалобщиков. Об этом, несомненно, было известно Гиндину. Внимательный читатель сразу заметит, как резко изменился тон его писем после попадания в плен. В письмах с фронта Л.Гиндин подробно и красочно описывал свои впечатления и наблюдения. В письмах из лагерей он всячески старается избегать этого. Только мимолетные фразы свидетельствуют о тех жестоких испытаниях, которые ему довелось пережить в Польше в качестве военнопленного.
23 марта 1921 г. Гиндин пишет из Осовца: “Питание хорошее. Только окончательно оборвался. Все истрепалось”. О том, как дело обстояло на самом деле, написал в апреле 1921 г. в своем письме Ольге Гиндиной освободившийся из плена Яков Геллерштрем, сосед Лазаря Гиндина по Рембертовскому лагерю: “…Я также был в плену, в Рембертове, по внешности потерял всякое человеческое достоинство, унижения неописуемые и только благодаря случайности, я родился в Эстонии - был освобожден, спасен”. Какими же ужасными обстоятельствами и нечеловеческими условиями плена вызваны страшные в своей безысходности слова Геллерштрема “был спасен … только благодаря случайности”, написанные в письме жене еще остающегося в плену друга! Но и у мужественного и сдержанного Гиндина в письмах жене тоже иногда проскальзывают страшные признания: “Думаю, что по приезде дадут все-таки немного отдохнуть дома, а то я стану совсем инвалидом…” (письмо от 18 мая 1921 г).
Двумя месяцами позднее, чтобы успокоить жену, Л.Гиндин откровенно бравирует в своем письме от 23 июля 1921 г. Пишет о “рыбном спорте” (не рыбалке!) и в конце заявляет: “Вот видишь, как мало я могу сообщить тебе о моей жизни. Живу на всем готовом и не о чем заботиться...”. В феврале и начале мая 1921 г. Л.Гиндин тоже утверждал, что, якобы, вокруг все хорошо, самое скверное позади и вдруг 5 августа того же года в письме из Белостока у него опять неожиданно вырывается: “Моя дорогая! Самое тяжелое осталось позади, и если я уцелел до сих пор, то наверно увидимся…”. Возникает вопрос – так, когда же на самом деле было тяжело? Люди старшего поколения, по своему личному опыту знавшие, что такое военная цензура, лучше нас с вами могли ответить на такой вопрос, поскольку прекрасно умели читать “между строк” скрытый смысл писем своих близких. Им не надо было объяснять, почему это человек сначала бодро сообщает, что вокруг него “все хорошо”, а позднее осторожно намекает на то, что еще не до конца уверен в том, что ему вообще удастся выжить и выражает удивление, как он в тех условиях “уцелел до сих пор”.
Попав в Тухоль, Гиндин поначалу не теряет оптимизма, хотя кое-что трагическое о действительном положении в лагере все равно непроизвольно прорывается у него между строк. 6 сентября 1921 г. он пишет жене из Тухоли: “Живу в бараке вместе с командным составом, тут же еще 3 врача. Сыт, одет. Ничего не делаю по специальности…Пишу, а около меня делят довольно искусно только что принесенный хлеб на "порции" - итак, сейчас покушаем”. Трудно поверить, что сытый человек будет так взволнованно и прочувствованно писать о маленьком кусочке простого хлеба.
Также Л.Гиндин поначалу умалчивает, что жилые “бараки” в Тухоли, на самом деле, – это примитивные необустроенные землянки. Правда, через две недели, в письме от 20 сентября, он все-таки проговаривается: “Из окошечка землянки видно как отправляющаяся сегодня в Россию партия идет в баню, не идет, а бежит. Чувство скорой свободы придает бодрость всем этим бледным и измученным красноармейцам”. Если в лагере было так неплохо, как пытался нас уверить Я.Кротов, почему же тогда красноармейцы были измученные? А чего стоит неподдельная радость Гиндина по поводу того, что в преддверии зимы он: “…одет, обут, имеет матрас и одеяло”, о чем он, как о великом достижении, сообщает в своем письме от 13 октября 1921 г.!? Однако, искренняя радость Лазаря Борисовича становится понятной, если ознакомиться с отчетами о действительном положении в Тухольском лагере.
Утверждение Я.Кротова, что в Тухольском лагере не могло быть плохо, так как его: “регулярно проверяли международные инспекции "Красного креста”” просто наивно. Коменданты польских лагерей умели принимать высоких гостей и знали, как именно надлежит “втирать очки” доверчивым визитерам. Так, начальник укрепрайона в Модлине Малевич послал в конце октябре 1920 г. начальству отчаянную телеграмму по поводу голода в подведомственной ему концентрационной станции и массовых желудочных заболеваний пленных. В телеграмме говорилось, что: “ Главные причины заболевания – поедание пленными различных сырых очисток и полное отсутствие обуви и одежды” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 355).
А ведь незадолго перед тем именно эту станцию проверял секретарь-распорядитель отдела военнопленных Американской ассоциации христианской молодежи И.Вильсон, который отведал пищу для пленных и признал, что: “она была вполне удовлетворительной и по содержанию была лучше той, которую получали русские пленные в Германии. Комендант был очень любезен…”. (“Красноармейцы в польском плену…”, с.330-340). Эта гротескная история напоминает сцену угощения Остапа Бендера, известного героя “Двенадцати стульев”, роскошным обедом в доме для престарелых, в котором администрация воровала, а старушки голодали.
Но были и другие проверяющие, которым комендантам лагерей не так просто было “запудрить мозги”. Вот что писала в декабре 1920 г. о лагере в Тухоли представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская: “Всего сейчас в Тухоли 5.373 пленных. Лагерь в Тухоли – это т. н. землянки, в которые входят по ступенькам, идущим вниз. По обе стороны расположены нары, на которых пленные спят. Отсутствуют сенники, солома, одеяла. Нет тепла из-за нерегулярной поставки топлива…
Нехватка белья, одежды во всех отделениях. Трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие… После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 437) .
Польский генерал-поручик Ромер в своем отчете от 16 декабря 1920 г о результатах проверки лагеря пленных в Тухоли отмечал, что в лагере “…на пищевом довольствии в среднем 6.000, количество больных по причине значительного числа инфекционных болезней (идет) вверх 2.000, средний уровень смертности в день – 10 человек)… Пленные, правда, в рваной одежде, но по сравнению с другими лагерями, за небольшим исключением, в целом одеты, обуты… Размещение пленных не совсем надлежащее. Пленные ослаблены, требуют поддержки, размещены в очень плохих землянках” (“Красноармейцы в польском плену…”, с.454).
А вот как выглядел в ноябре 1920 г. тухольский госпиталь: “Больничные здания представляют собой громадные бараки, в большинстве случаев железные, вроде ангаров. Все здания ветхие и испорченные, в стенах дыры, через которые можно просунуть руку… Холод обыкновенно ужасный. Говорят во время ночных морозов стены покрываются льдом. Больные лежат на ужасных кроватях… Все на грязных матрасах без постельного белья, только ¼ имеет кое-какие одеяла, покрыты все грязными тряпками или одеялом из бумаги” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 376). Если бы Л.Гиндин попал в Тухоль осенью 1920 г., то исход плена для него мог быть совсем другим.
Рассуждения о том, что у молодого польского государства не было материальных возможностей обеспечить сносные условия существования пленных красноармейцев, не вполне обоснованны. Затраты на то, чтобы пленные в лагерях спали не на голых нарах или на земляном полу, а на соломе, были ничтожными. Ненамного больше средств требовалось на оборудование жилых помещений в лагерях примитивными обогревательными печами из старых металлических бочек и на обеспечение военнопленных в зимний период минимально необходимым запасом топлива. Жесткий запрет на нарушение положений Гаагской конвенции 1907 г. и воспрещение грабежа красноармейцев при попадании в плен, когда их прямо на поле боя раздевали до нижнего белья, вообще не требовал материальных затрат. Надо было всего лишь добиться соблюдения общепризнанных норм международного военного права, исполнения приказов и распоряжений собственными военнослужащими. Но это требовало не только политической воли и желания, но, прежде всего, отношения к РУССКИМ ВОЕННОПЛЕННЫМ, КАК К ЛЮДЯМ. Этого не было.
Применение выражения “русские военнопленные” не случайно. Надо иметь в виду, что размещение пленных в польских лагерях осуществлялось, в основном, по национальному признаку. При этом в самом тяжелом положении оказывались “большевистские пленные русские (после отделения большевистского элемента)” и евреи, не говоря уже о “большевистских комиссарах, советских сановниках, инструкторах и членах коммунистических партий” (см. инструкцию II отдела Министерства военных дел Польши о порядке сортировки и классификации большевистских военнопленных от 3 сентября 1920 г. (“Красноармейцы в польском плену…”, с.280-282).
Характерно, что даже в отношении своих союзников – российских белогвардейцев, интернированных в лагерях на территории Польши, действия польской стороны также были унижающими и жестокими. Об этом писал в своем письме от 21 декабря 1920 г. Начальнику польского государства Юзефу Пилсудскому непримиримый борец с большевизмом Борис Савинков. В письме обращалось внимание: “…на бедственное положение офицеров и добровольцев армий генералов Булак-Булаховича и Перемыкина, находящихся в концентрационных лагерях…” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 458). Об этом также писал в своих воспоминаниях полковник Борис Штейфон, начальник штаба белогвардейской Отдельной русской армии под командованием генерала Николая Бредова, которая в 1920 г. некоторое время находилась на территории Польши, в лагере в Стшалково.
Русских большевистских пленных польские власти фактически не считали за людей. Иначе трудно объяснить тот факт, что в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалково за три года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные “принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходится есть” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 696). Об этом хорошо знала лагерная администрация и польские проверяющие. В конце концов дело закончилось тем, что: “в ночь на 19 декабря 1921 г., когда пленные выходили в уборную, неизвестно по чьему приказанию был открыт по баракам огонь из винтовок, причем был ранен спящий на нарах К.Калита” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 698).
В 1921 г. ситуация в Тухоли, как и в остальных польских лагерях для военнопленных красноармейцев, изменилась незначительно. Благостные утверждения профессора З.Карпуса о том, что: “…в Тухоли за год умерло, в подавляющем большинстве от заразных болезней, 1950 большевистских военнопленных” и что, якобы, нет никаких документальных подтверждений сведений о высокой смертности пленных в Тухольском лагере (Предисловие к “Красноармейцы в польском плену…”, с. 27), чрезвычайно сомнительны и явно противоречат документам сборника “Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.”.
В упомянутом сборнике есть ссылка на официальную статистику тухольского лагерного лазарета: “Согласно официальной статистике с момента открытия лазарета в феврале 1921 г. до 11 мая того же года в лагере было эпидемических заболеваний 6.491, неэпидемических 12.294, всего 23.785 заболеваний… За тот же промежуток времени в лагере зарегистрировано 2.561 смертный случай, за три месяца погибло не менее 25% общего числа пленных, содержавшихся в лагере” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 671).
Оказывается, что только за неполные три весенних месяца 1921 г. в Тухоли умерло на 600 человек больше того суммарного количества людей, что профессор З.Карпус милостиво соглашается признать умершими в Тухольском лагере за целый год! В сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.” есть и другие свидетельства, на основании которых можно сделать выводы о реальной смертности в Тухольском лагере. Это чрезвычайно важно, так как известно, что в 1919 - 1920 гг. польские власти фактически не вели достоверного учета умерших в плену красноармейцев.
В октябре 1919 г. уполномоченные Международного комитета Красного Креста (МККК) д-р Шатенэ, г-н В. Глур и военный врач Французской военной миссии д-р Камю после посещения лагерей военнопленных, расположенных в Брест-Литовске констатировали, что “они поражены недостаточностью статистических данных по заболеваемости и смертности пленных” (“Красноармейцы в польском плену..”, с. 92).
Об этом же в июне 1921 г. заявляла известная польская общественная деятельница, член ЦК МОПР Польши, уполномоченная Российского общества Красного Креста Стефания Семполовская: “В начале власти, кажется, не вели правильно учета умерших. (Уполномоченные делегата говорят, что по различным причинам администрация лагерей часто скрывала или фальсифицировала цифры смертности)” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 586).
В феврале 1922 г. председатель РУД (Российско–Украинской делегации в Российско–Украинско-Польской смешанной комиссии по репатриации пленных) Е.Я.Аболтинь в докладе в НКИД РСФСР подчеркивал: “Смертность пленных при вышеуказанных условиях была ужасна. Сколько умерло в Польше наших военнопленных установить нельзя, так как поляки никакого учета умершим в 1920 г. не вели. Самая большая смертность была осенью 1920 г.” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 704).
Майор Янушкевич, сотрудник Волынского КЭО во время совещания в Верховном командовании Войска Польского 20 декабря 1919 г: “обращал внимание на отсутствие учета пленных и особенно интернированных, прибывающих со сборных пунктов и просил о повторном издании соответствующих приказов” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 126).
С учетом вышесказанного, представляется возможным для определения числа погибших в Тухольском лагере красноармейцев использовать методику расследования случаев массовых уничтожений итальянских военнопленных в нацистских лагерях на территории Польши, предложенную польским профессором Яцеком Вильчуром (Jacek Wilczur). В своей книге-исследовании “Nievola i eksterminacja jencow wojennych – wlochow w niemieckich obozach jenieckich. Wrzesien 1943 – maj 1945. Warszawa, 1969” (“Неволя и уничтожение военнопленных-итальянцев в немецких лагерях для пленных. Сентябрь 1943 – май 1945. Варшава, 1969”), он пишет, что для определения количества погибших военнопленных в условиях отсутствия документов, достоверно свидетельствующих о точном количестве пленных, находившихся в лагерях и фиксирующих число погибших, “можно полагаться только на показания свидетелей”. (Jacek Wilczur, "Nievola i eksterminacja..."., c. 161).
Подобная методика была широко использована польской стороной при расследовании Катынского преступления. Без подобной методики невозможно было бы определить количество жертв, уничтоженных в нацистских лагерях и оценить Холокост. Её использование вполне возможно и даже необходимо в ситуации с определением числа погибших красноармейцев в польском плену, так как в сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.” имеются свидетельства, позволяющие судить о количестве умерших пленных.
Уже упоминавшаяся нами Стефания Семполовская, в своем отчете за период с апреля 1920 г. по июнь 1921 г. так характеризовала уровень смертности среди пленных Тухольского лагеря: “…Тухоля: Смертность в лагере столь велика, что согласно подсчетам, сделанным мною с одним из офицеров, при той смертности, которая была в октябре (1920 г.), весь лагерь вымер бы за 4-5 месяцев” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 586).
В письме председателя РУД А.А.Иоффе председателю Польской делегации Я.Домбовскому от 9 января 1921 г. сообщается, что: “По произведенным подсчетам оказывается, что если принять за норму смертности среди пленных в лагере в Тухоли за октябрь месяц минувшего года, то в течение 5-6 месяцев в этом лагере должно вымереть все его население. Эти цифры подтверждены официально польскими военными врачами” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 467).
Несложные арифметические подсчеты показывают, что осенью 1920 г. месячная смертность в Тухольском лагере составляла 20-25% от среднесписочного состава! Согласно сводке командования лагеря в Тухоли, на 1 октября 1920 г. в лагере находился 7.981 пленный (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 327). Соответственно, по Семполовской, смертность в октябре должна была составлять от 1.600 до 2.000 человек. Какие-либо прямые документальные упоминания о подобной огромной смертности в дошедших до нашего времени официальных архивных материалах Тухольского лагеря отсутствуют, из чего польская сторона делает необоснованный вывод о том, что, якобы, обстановка в лагере была нормальная.
Однако, данный вывод противоречит не только свидетельским показаниям и документам советской стороны, но и польским документальным источникам. Например, существует официальная справка Министерства военных дел Польши для Верховного командования о том, что численность пленных на 10 ноября 1920 г. в лагере в Тухоли составляла уже не 7.981, а лишь 4.729 человек (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 384). Изменение численности пленных в сторону уменьшения за 40 дней октября и ноября 1920 г. составило 3252 человек, что в определенной степени подтверждает заявление Семполовской.
Необходимо отметить, что в этот период в лагере свирепствовала эпидемия. (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 25). По общепринятым нормам, лагерь на время эпидемии закрывается на карантин. О каких-либо транспортах пленных из Тухоли в этот период не могло быть и речи. Поэтому уменьшение численности содержавшихся в лагере людей на 3.252 человека за период карантина можно объяснить только массовой гибелью пленных.
О смертности в Тухоли в самые страшные месяцы 1920/21 г.г. (ноябрь, декабрь, январь и февраль) остается только догадываться. Надо полагать, что она составляла никак не меньше 2.000 человек в месяц. Правда, профессор Карпус утверждает, что в январе 1921 г. умерло всего лишь 560 пленных. Хочется напомнить уважаемому профессору, что в начале августа (обратите внимание летом, а не зимой!) 1919 г. в Брест-Литовске, где содержалось примерно такое же количество пленных как в Тухоли, только ЗА ОДИН ДЕНЬ во время эпидемии дизентерии умерло 180 (СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ) человек (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 91). Так что польским учетным данным за период зимы 1920 г., которыми оперируют проф. З.Карпус, следует доверять с оглядкой. Но в данном случае согласимся и с этой цифрой – 560 умерших.
Отметим, что, по утверждению проф. З. Карпуса, лагерь в Тухоли действовал с конца августа 1920 г. до середины октября 1921 г., т. е. около 14 месяцев или примерно 420 дней (“Красноармейцы в польском плену…”, с.27). В то же время известно, что Л. Гиндин совершил побег из Тухоли в начале декабря 1921 г. А теперь произведем подсчет данных о смертности в лагере в Тухоли, которые охватывают период в 171 день из 420 дней существования лагеря и которые, в какой-то степени, подтверждены материалами из сборника “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.”. Следует подчеркнуть, что приводимые численные данные являются минимальной оценкой числа погибших военнопленных в Тухольском лагере, поскольку приводимые данные не включают в себя сведений о пленных, казненных по приговорам различных судов и трибуналов, расстрелянных во внесудебном порядке, застреленных охраной лагерей при попытках к бегству и при подавлении неподчинения, умерших от телесных наказаний или просто беспричинно убитых сотрудниками польской лагерной администрации.
Итак:
- 3.252 умерших в октябре-ноябре 1920 г. (40 дней).
- 560 умерших в январе 1921 г. (31 день) по данным проф. З.Карпуса.
- 2.561 умерших в лазарете лагеря в феврале-мае 1921 г. (100 дней).
Получается 6.373 умерших менее чем за полгода пленных, что более чем в три раза превышает цифру смертности в лагере в Тухоли за время его существования, предлагаемую З.Карпусом. На самом же деле, речь должна идти о значительно большем числе пленных красноармейцев, погибших в Тухольском лагере от разных причин, на чем обоснованно настаивает ряд российских исследователей.
Самое компетентное подтверждение общего количества пленных, погибших в лагере Тухоли, содержится в письме руководителя польской разведки (II отдела Генерального штаба Верховного командования ВП) подполковника Игнацы Матушевского от 1 февраля 1922 г. в кабинет военного министра Польши (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 701). В данном письме утверждается, что в Тухольском лагере за все время его существования погибли 22 тысячи военнопленных Красной Армии. По своей исторической и политической значимости, это подтверждение равносильно подтверждению Председателя КГБ при СМ СССР А.Н.Шелепина, который в 1959 г. проинформировал Н.С.Хрущева о расстреле органами НКВД весной 1940 г. 21.857 польских военнопленных. То есть, Шелепин в письме на имя Первого секретаря ЦК КПСС официально подтвердил то, о чем давно писали газеты на Западе, но скрывали в СССР. В схожей ситуации оказался Матушевский, который был вынужден официально проинформировать военного министра Польши о том, что стало достоянием польской прессы и общественности.
Заявление И.Матушевского о гибели 22 тыс. пленных красноармейцев широко известно с 1965 г. и уже ряд лет является объектом яростной критики со стороны официозных польских историков. Утверждается, что сведения об огромной смертности в Тухоли И.Матушевский почерпнул из прессы и, несмотря на то, что эти сведения были неподтвержденными, с непонятной целью включил завышенные более чем в десять раз(!) сведения в текст, как заявляется, одного из своих малозначительных писем. Вслед за этим, польские историки и поддерживающие их точку зрения российские авторы, такие, например, как Алексей Памятных, необоснованно делают вывод о том, что данные из письма Матушевского являются ложными и в Тухоли погибли не 22.000 пленных, а всего лишь 1.950 человек.
Да, действительно, 19 октября 1921 г., то есть почти за три с половиной месяца до письма И.Матушевского, в варшавской газете “Свобода” появилась информация о том, что в лагере Тухоли за год умерло около 22 тыс. пленных красноармейцев. Вероятно, таких публикаций было значительно больше, что и отмечает И.Матушевский.
Что можно сказать по данному поводу? Прежде всего, то, что письмо И.Матушевского является не личным посланием частного лица, а официальным ответом на распоряжение военного министра Польши № 65/22 от 12 января 1922 г. с категорическим указанием начальнику польской военной разведки: “…представить объяснение, при каких условиях произошел побег 33 коммунистов из лагеря пленных Стшалково и кто несет за это ответственность” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 700). Подобные распоряжения обычно отдают спецслужбам тогда, когда требуется с абсолютной достоверностью установить истинную картину произошедшего.
Министр не случайно поручил И.Матушевскому расследовать обстоятельства побега коммунистов из Стшалково. Начальник II отдела Генерального штаба Войска Польского И.Матушевский в 1920-23 г.г. был самым информированным человеком в Польше по вопросу о реальном состоянии дел в лагерях военнопленных и интернированных. Как шеф военной разведки, именно он являлся тем польским государственным чиновником, который по должности обязан был обладать полным массивом информации по всем лагерям, в том числе и закрытой – о внесудебных расстрелах военнопленных, о расправах над военнопленными по инициативе сотрудников лагерной администрации и о случаях массовой гибели пленных. Сбор, обработка и анализ подобной информации напрямую входили в обязанности его подчиненных.
Напомним, что негласными хозяевами польских лагерей для военнопленных и интернированных, согласно инструкции Министерства военных дел Польши от 3 сентября 1920 г., являлись офицеры II отдела, т.е. подчиненные И.Матушевского. Они руководили приемом военнопленных в лагеря, обеспечивали их политическую “сортировку”, давали “добро” на эвакуацию и освобождение, а также контролировали размещение военнопленных в лагерях и изменение их численности. Реальное положение дел в лагере в Тухоли И.Матушевский был просто обязан знать в силу своего служебного положения.
Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что еще задолго до написания своего письма от 1 февраля 1922 г. И.Матушевский располагал исчерпывающей, документально подтвержденной и многократно перепроверенной информацией о смерти 22 тысячи пленных красноармейцев в лагере Тухоли. В противном случае, надо быть политическим самоубийцей, чтобы по собственной инициативе сообщать руководству страны непроверенные факты такого уровня, тем более, по проблеме, находящейся в центре громкого дипломатического скандала! Ведь всего лишь за четыре с половиной месяца до письма Матушевского, 9 сентября 1921 г., нарком иностранных дел РСФСР Чичерин направил Польше свою знаменитую ноту, в которой в самых жестких выражениях обвинил польские власти в гибели 60.000 советских военнопленных).
Решение официально поставить высшее польское руководство в известность о гибели в Тухольском лагере 22 тысяч пленных созрело у И.Матушевского по причине того, что это перестало быть тайной для польской и иностранной общественности. При таких обстоятельствах, дальнейшее сокрытие истинной информации от начальства грозило неприятностями уже лично для самого И.Матушевского и всего его ведомства.
Из истории известно немало случаев, когда секретнейшая информация о различных шокирующих общественность фактах становилась достоянием журналистов, и правительственные круги различных стран впоследствии были вынуждены подтверждать правоту прессы. Недавно все мы были свидетелями публичного скандала с тайными тюрьмами ЦРУ. Подобная утечка информации произошла и в нашем случае.
В письме в кабинет министра военных дел И.Матушевский дает исчерпывающий ответ на запрос министра по поводу побега коммунистов из Стшалково и, уже по собственной инициативе, далее добавляет: “Из имеющейся во II отделе информации, почерпнутой из переписки интернированных и из прессы следует, что побеги из лагеря не ограничиваются только Стшалково, но случаются во всех других лагерях как для коммунистов, так и для интернированных “белых”. Эти побеги вызваны условиями, в которых находятся коммунисты и интернированные (отсутствие топлива, белья и одежды, плохое питание, а также долгое ожидание отъезда в Россию). Особенно известен лагерь в Тухоли, называемый интернированными “лагерем смерти” (в этом лагере умерло около 22.000 тысяч пленных Красной Армии)” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 701).
И.Матушевский ссылается на прессу, говоря об известности побегов из лагерей и условий содержания в них пленных. Также он подчеркивает особую известность в прессе лагеря в Тухоли, и, что его называют “лагерем смерти”. Популярность Тухольского лагеря в прессе легко объяснима, если вспомнить заявления Стефании Семполовской, которая еще в июне 1921 г. говорила о невероятно высокой смертности в Тухоли. Тема Тухоли постоянно присутствовала в высказываниях представителей РУД в Варшаве. Немудрено, что этот лагерь особенно интересовал журналистов.
В том, что цифры смертности пленных, названные И.Матушевским и прессой совпадают, нет ничего удивительного. Информация о смертности пленных, пока она попадала на стол Матушевскому, проходила через нескольких исполнителей. Кто-то из них, невзирая на гриф “секретно”, по какой-то причине поделился этой информацией с журналистами.
И.Матушевский хорошо представлял себе, какой эффект взорвавшейся бомбы произведет в кабинете министра и у польского политического руководства его официальное подтверждение гибели 22 тысяч военнопленных только в одном лагере. Нет сомнений, что в момент написания письма он прекрасно отдавал себе отчет в том, что по данному вопросу в дальнейшем от него потребуют дополнительных объяснений. Вероятно, в военном министерстве Польши ранее уже возникал вопрос, каким образом произошла утечка секретной информации в прессу.
В такой ситуации, совершенно невероятно написание И.Матушевским ответа военному министру по вопросу чрезвычайной государственной важности, затрагивающего международный престиж страны, со ссылкой в качестве источника сведений лишь на некие газетные статьи! При таких обстоятельствах, в ходе дальнейшего развития скандала дело закончилось бы не только снятием Матушевского с должности, но военным трибуналом, так как начальник военной разведки авторитетом своего ведомства подтвердил бы антипольскую “газетную утку”. Мог ли он такое допустить? Исключено.
Надо полагать, подполковник Матушевский был абсолютно уверен в обоснованности информации, изложенной им в ответе военному министру, и не опасался никаких дополнительных проверок её достоверности. О том, что лично к Матушевскому у польского руководства не возникло претензий по поводу истории с информацией о гибели 22.000 военнопленных в Тухоли, свидетельствует то, что он еще более полутора лет после этого исполнял обязанности начальника военной разведки и его дальнейшая карьера после ухода из разведки также была достаточно успешной.
Еще раз особо подчеркнем - утверждение, что данные о смерти 22.000 пленных в Тухольском лагере И.Матушевский почерпнул из прессы, абсурдно изначально. Оно свидетельствуют о полной некомпетентности утверждающего подобное в вопросах государственного управления и в особенностях взаимоотношений чиновников внутри бюрократической системы. Следует иметь в виду, что в любой стране мира руководитель такого специфического ведомства, как военная разведка, от своего имени официально докладывает члену правительства информацию, в особенности информацию, чреватую серьезными последствиями, лишь в том случае, если он совершенно уверен в надежности источника этих сведений. При малейших сомнениях в ее достоверности, непроверенная информация или вовсе не докладывается высшему политическому и военному руководству, или же докладывается с указанием источника и поясняющими комментариями руководителя разведки о степени достоверности сведений.
Можно предположить, что одним из последствий разгоревшегося тогда скандала явилось решение какого-то польского руководителя об уничтожении части архивных документов лагеря в Тухоли с компрометирующими Польшу сведениями, касающимися огромной смертности военнопленных. Например, немало людей собственными глазами видели официальную статистику о смертности в Тухоли за октябрь месяц 1920 г., но в архивах подобная статистика отсутствует. И не только она. На определенные размышления наводит факт, что даже в сборнике “Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.” документов по лагерю в Тухоли представлено значительно меньше, нежели по лагерю в Стшалково. Списывать частичную и явно выборочную пропажу компрометирующих Польшу архивных документов по Тухольскому лагерю только лишь на немецкие действия во время Второй мировой войны, совершенно необоснованно.
С учетом всего вышеизложенного, надо признать, что Лазарь Борисович Гиндин поистине родился в рубашке, обладал недюжинным здоровьем и был незаурядным врачом, если сумел выжить в польском плену зимой 1920-21 гг., не говоря уже о Тухоли. Выжить ему было вдвойне непросто, если учесть, что согласно пункту “G. h)” инструкции II отдела Министерства военных дел Польши: “Пленные евреи должны были быть отделены, помещены отдельно и изолированы” (“Красноармейцы в польском плену…”, с. 282).
Более того, как видно из материалов сборника “Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.”, многие евреи, наряду с коммунистами, сразу же после пленения безжалостно расстреливались польскими военными властями без всякого суда и следствия. К примеру, известный своими воспоминаниями “В польском плену” (“Новый мир”, №№ 5, 6 за 1931 г.), культработник РККА Н.Вальден (Подольский), еврей по национальности, сохранил себе жизнь в польских лагерях только потому, что выдавал себя за татарина.
Завершая, следует сказать, что таким дедом, как Лазарь Борисович Гиндин, потомки должны гордиться и бережно хранить о нем благодарную память. Остается только посоветовать им более внимательно относиться не только к письмам своих выдающихся предков, но и к политизированной исторической литературе, которая нередко имеет одностороннюю направленность.
P.S. Уважаемые оппоненты! Критикуя настоящий материал, не пытайтесь опровергнуть его, обыгрывая различные драматические ситуации в лагерях НКВД СССР. Заранее заявляем, что бесчеловечное обращения с пленными или заключенными в советских лагерях мы также считаем преступлением. Виновные в этом должны быть наказаны, дабы другим неповадно было.
В нашем случае проблема в том, чтобы уяснить, что преступления совершала не только большевистская власть, но и республиканская польская. Признание равнозначности преступлений ни в коей мере не предполагает оправдание одного преступления и осуждение другого. Это предполагает адекватный подход, адекватную ответственность и адекватную реакцию виновных сторон. И у поляков и русских грехов более чем достаточно. В Библии сказано: “Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего”. (Евангелие от Матфея, глава 7, стих 5; Евангелие от Луки, глава 6, стих 42). Это значит, что судить себя надо также, как судишь других.
Владислав Швед, Сергей Стрыгин
Москва, 24 апреля – 11 мая 2006 г. |
|
| Вернуться к началу |
|
 |
Реклама
|
|
|
Axyx
Гость
цитировать
|
| Тшебую компенсации! | Добавлено: Вс Май 14, 2006 1:42 pm |
|
|
Исходя из вышеописанного:
Кто был более фашистом в 1922 году?: Муссолини или Пилсудский?
И был ли автором концлагерей проклинаемый всеми Сталин?
И справедливо ли проклинать Сталина за его ответную нелюбовь к «польской военщине»?
Опять же о «наших зверствах» в Катыни и «сатанинском» Пакте Молотова-Риббентропа... А как ещё можно было себя вести с самозванным режимом, занявшим наши же зéмли и нас же ещё за это уничтожавшим?
В статье, кстати, эта сторона дела не затрагивается. Авторы полагают, что виноваты и те, и другие: | Цитата: | | преступления совершала не только большевистская власть, но и республиканская польская |
«Республика Польская» воевала не столько к большевиками, сколько с россиянами, и в основном – с русскими, по нац.признаку, в лучших традициях фашизма. А самое главное: не должно там быть никакой «республики Польша»,– по всем правилам международных отношений это часть Российского государства. (И подписание Версальского договора без «Польши» – это не только непризнание Европой Пилсудского, но и непризнание такого сепаратистского выроста, как «Польша»).
В статье проведены удачные аналогии с ситуацией в современном крае Косово. А если уж брать вопрос о польском конфликте за самый корень, то мне видится ещё одна аналогия.
Польша 20-ых годов – это «Ичкерия» на теле России – незаконное националистическое образование. Приравнивать наших военных к польским «военным» так же некорректно, как почитать чеченских боевиков за «армию суверенного государства».
Мы воевали (хоть под большевистской властью, хоть ещё под какой) за свои законные города и территории. Пилсудские воевали за придуманную ими «Польшу» – анахронизм, добытый по этому случаю из анналов Средневековья.
Польский народ, натерпевшийся за свой сепаратизм чуть позже от немцев, до сих пор полагает, будто бы Польша – «независимое государство». На самом деле это нежизнеспособная территория (при современных, а не средневековых условиях). И то, что сегодня Польша, лишь получив «свободу» от СССР, тут же вынуждена отдаваться со всеми потрохами то Евросоюзу, то Америке – это НЕ черта польского народа. Это единственный объективно возможный способ существования опереточного самодельного «государства».
Иначе нельзя.
Нет никакой «суверенной Польши» в современном Мире. Было Польское княжество и королевство, в Средние Века удачно воевавшее с крестоносцами. А то «государство», которое придумали в 1917 году, только уничтожало свой же польский народ весь XX век...
А в итоге, видимо, и уничтожит...
Надо было оставаться братским народом в Российском Союзе,– тогда не пришлось бы сегодня продаваться Союзу Европейскому. |
|
| Вернуться к началу |
|
|
ярус
Гость
цитировать
|
| | Добавлено: Чт Фев 26, 2009 3:38 pm |
|
|
историческая подлость польши началась еще в средние века, когда
они равно душно бросили полабских славян на растерзание германскому миру, но с яростью бешеных псов лезли на русские земли
И , слава богу, к началу 18-го века подорвались. И сошли на 2 века нанет. Польша- исторический враг России. И это навсегда.  |
|
| Вернуться к началу |
|
|
Марина
Гость
цитировать
|
| | Добавлено: Вс Май 30, 2010 6:16 pm |
|
|
| У старых грехов длинные тени.....[B] |
|
| Вернуться к началу |
|
|
Дмитрий
цитировать
Зарегистрирован: 05.02.2004
Сообщения: 336
Откуда: moscow
|
| «Сам дурак» или инфантильная политика. | Добавлено: Вс Июн 27, 2010 8:07 pm |
|
|
Человека инфантильного (и бесчестного) легко распознать по его реакции на критику. Инфантильный разум не способен к собственной ответственности. Поэтому на любую критику он отвечает разновидностью детского ответа «сам дурак»: малообразованная домохозяйка может ответить: «у самой муж пьяница», а глава государства: «а у вас негров вешают».
Стоит ли удивляться, что любой разговор о Катыне (здесь и далее под Катынью я понимаю историческое явление, а не географическое место, т.к. география была обширной) начинается с присказки «сами дураки» - с рассказа о гибели красноармейцев в польских «концлагерях»:
| Ксюша Фокина писал(а): |
…масштабное наступление польских войск привело к захвату 130 тысяч (по самым скромным оценкам) российских пленных, около 80 тыс. из которых погибли затем в лагерях Юзефа Пил судского...
(Независимая газета, статья «80 лет советско-польской войны»)
|
Вот так вот: в СССР сгубили 14-21 тыс. военнопленных, а Польша погубила 80 тыс. военнопленных.
Людям неинфантильным или имеющим хоть какие-то остатки совести и здравого смысла, понятно, что никакое преступление в прошлом не может служить оправданием следующего преступления. Т.е. формула «сам дурак» годиться лишь для молодежной подворотни.
Не знаю, остались ли капли совести у С. Стрыгина и В. Шведа, но все же они оставили себе лазейку и в конце речи «сами дураки» дописали:
| Цитата: |
P.S. Уважаемые оппоненты! Критикуя настоящий материал, не пытайтесь опровергнуть его, обыгрывая различные драматические ситуации в лагерях НКВД СССР. Заранее заявляем, что бесчеловечное обращения с пленными или заключенными в советских лагерях мы также считаем преступлением. Виновные в этом должны быть наказаны, дабы другим неповадно было.
В нашем случае проблема в том, чтобы уяснить, что преступления совершала не только большевистская власть, но и республиканская польская. Признание равнозначности преступлений ни в коей мере не предполагает оправдание одного преступления и осуждение другого. Это предполагает адекватный подход, адекватную ответственность и адекватную реакцию виновных сторон. И у поляков и русских грехов более чем достаточно. В Библии сказано: “Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего”. (Евангелие от Матфея, глава 7, стих 5; Евангелие от Луки, глава 6, стих 42). Это значит, что судить себя надо также, как судишь других.
Владислав Швед, Сергей Стрыгин
Москва, 24 апреля – 11 мая 2006 г.
|
Похвально, что Стрыгин и Швед считают преступлением «бесчеловечное обращение в советских лагерях». Впрочем, посткриптум инфантильные и ура-патриоты вряд ли смогут осилить и осмыслить. Но себя от обвинений в инфантильности Швед и Стрыгин обезопасили.
Правда Стрыгин и Швед написали о РАВНОЗНАЧНОСТИ преступлений. Вот тут надо разобраться: что было преступлением и есть ли равнозначность (для особо одаренных и инфантильных повторю простую мысль: никакое преступление – равнозначное или нет – НЕ МОЖЕТ служить оправданием следующего ПРЕСТУПЛЕНИЯ)?
Итак. Советско-польская ВОЙНА 1920 года.
Есть Гаагская конвенция от 18 октября 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны». С пленными там все предельно просто. Война окончилась – происходит взаимное и полное освобождение.
Что мы и наблюдаем, читая официальный военный сборник «Гриф секретности снят»:
Таблица 8 (стр. 28—29) «Потери личного состава фронтов за 1920 г.».
Пропало без вести/попало в плен: 53 805 человек на Западном фронте и 41 075 человек на Юго-Западном фронте.
Итого по самым МАКСИМАЛЬНЫМ оценкам в плену могло оказаться 95 000 человек (т.к. «пропавший без вести» - это далеко не всегда плененный).
Погибли ли из этого гипотетического максимального числа военнопленных 80 000 человек, как заливает Ксюша Фокина?
Сборник дает ответ и на этот вопрос:
| Цитата: |
По сведениям Мобуправления Штаба РККА, на 21.11.1921 г. из Польши было возвращено 75.699 чел. военнопленных и из Германии — 40 986 чел. интернированных, а всего — 116 685 военнослужащих РККА».
(стр. 34)
…
Интернированной оказалась часть войск Западного фронта... В августе 1920 г. при отступлении из района Вислы они не смогли пробиться на восток и вынуждены были отойти на территорию Восточной Пруссии, где были германскими властями интернированы
|
Итого, сразу ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ было возвращено (в соответствии с Гаагской конвенцией) около 116 000 человек.
То что 116 тыс возвращенных больше 95 тыс пропавших без вести/взятых в плен, объясняется просто:
В условиях гражданской войны, солдаты толпами переходили на сторону противника или еще на какую сторону и точного учета не было.
Разумеется никаких 80 тыс. сгноенных в «польских концлагерях» не было и в помине.
Поляки оценивают число умерших в плену в 8-12 тыс. человек.
Это, конечно, мало в сравнении с фантазиями Ксюши Фокиной, но может быть это много вообще для военнопленных?
По заниженным подсчетам ура-патриотов поляков в Катыне погибло около 11-14 тыс, т.е. вот тут то стрыгинско-шведское равнозначие и вырисовывается.
| Н. Островский писал(а): |
Страшнее польских пулеметов сыпной тиф косил ряды армии.
(«Как закалялась сталь»)
|
Возвращаемся к сборнику «Гриф секретности снят»:
стр. 28 таблица 8.
Западный фронт: убито 6989 человек, заболело 33 171.
Юго-Западный фронт: убито 10 653, заболело — 23 234.
(заболело – это не значит, что кто-то стал кашлять, а значит, что из-за болезни ВЫБЫЛ ИЗ СТРОЯ)
По данным главного военно-санитарного управления Красной Армии, в 1920 г. сыпным и возвратным тифом переболело 1 299 859 военнослужащих. 13% от заболевших тифом умерли.
13% умерли не в «польских концлагерях смерти». 13% умерло в наших лечебных учреждениях. Заболевшим ХОТЕЛИ спасти жизнь, но просто не смогли.
В «польских лагерях смерти» выжило 80-90% красноармейцев. Понятно, что плен не курорт и бинт с миской супа сперва принесут своему раненному бойцу, чем раненному бойцу противника, попавшему в плен (не все добровольно сдаются в плен, кто-то попадает туда в результате ранения). Сыпной и возвратный тифы не только в РККА на фронте. Тифы еще более свирепствуют в плену (по понятным причинам). Тем не менее 80-90% красноармейцев выжило. А 13% от заболевших НЕ В ПЛЕНУ, а в своих медучреждениях – умерло. Так где же были концлагеря смерти в большей степени?
Кстати, в том же сборнике о другой войне:
стр. 390,16 строка сверху:
«После войны из Советского Союза возвратилось на родину 1939 тыс. человек, а 451 тыс. немецких солдат и офицеров умерло в плену».
Но это так к слову.
Возращаясь к стрыгинско-шведскому равнозначию. Эти господа пытаются поставить знак равенства между НЕИЗБЕЖНЫМ и ПРЕДНАМЕРЕННЫМ.
Гибель 10-20% пленных красноармейцев была НЕИЗБЕЖНОЙ в ТЕХ условиях, когда даже у себя от тифа гибло 13%. Опять же такое МАЛОЕ число погибших говорит лишь о том, что поляки старались как могли обращаться в военнопленными гуманно (я про общую тенденцию, а не про отдельные случаи). И это ВО ВРЕМЯ войны. Война окончилась – пленных по домам.
А Катынь? Гибель (вернее КАЗНЬ) польских з/к была ПРЕДНАМЕРЕННОЙ. Войны официально не было. РККА пришла с миром на помощь «польским братьям». Поляки даже официально не могли быть военнопленными. Законов СССР они тоже не могли успеть нарушить. Проблема…
Проблему при Сталине решали просто: нет человека – нет проблемы. Расстрелять.
14.5 тыс. польских военнопленных расстреляно в Козельском (4421), Старобельском (3820) и Осташковском (6301) лагере НКВД.
И еще 7305 расстреляно в остальных тюрьмах и лагерях Западной Белоруссии и Западной Украины.
Всего 21 857 человек.
Поэтому никакого РАВНОЗНАЧИЯ между гибелью пленных красноармейцев и гибелью пленных польских офицеров НЕТ.
Это вовсе не значит, что о гибели красноармейцев нужно забыть. Это просто значит, что если в связи со словом Катынь упоминается гибель красоармейцев – это значит, что вы слышите вопль «сам дурак», «у самой муж пьяница», «а у вас негров вешают»…
(по материалам главы 12 книги М. Солонина «Мозгоимение»)
P.S.
Далеко не все ура-патриоты прикрывают пятую точку, как Стрыгин и Швед прикрыли свою точку посткриптумом (посты выше тому примером). Есть и откровенное глумление. Например, записной «антироссийский подлец» Ю. Мухин исписал тонны макулатуры, мол Катынь – дело гитлеровцев. Оно, конечно, Гитлер мерзкий подлец, но не все злодеяния совершенны только им.
Все глумливые потуги Мухина списать сталинское преступление на его подельника-социалиста Гитлера рушатся одним словом – МЕДНОЕ.
З/к Осташковского лагеря были убиты, а потом захоронены. Захоронены около села Медное. В Медном немцев НЕ БЫЛО. Ни одного часа. И шесть с лишним тысяч трупов в польской форме немцы там закопать никак не могли… |
|
| Вернуться к началу |
|
|
Многоликий Гость
цитировать
Зарегистрирован: 16.12.2009
Сообщения: 12
|
| | Добавлено: Пн Авг 16, 2010 1:51 pm |
|
|
>>> В Медном немцев НЕ БЫЛО. Ни одного часа. И шесть с лишним тысяч трупов в польской форме немцы там закопать никак не могли…
Дима, а почему не могли-то? Там, в Медном, советский анклав что ли был? |
|
| Вернуться к началу |
|
|
Дмитрий
цитировать
Зарегистрирован: 05.02.2004
Сообщения: 336
Откуда: moscow
|
| | Добавлено: Чт Авг 19, 2010 6:26 pm |
|
|
| Многоликий Гость писал(а): |
Там, в Медном, советский анклав что ли был?
|
В Москве был советский анклав? Вопрос трудный. С одной стороны немцы в Москве были замечены. С другой стороны никак нельзя сказать, что немцы в Москве были, в смысле ЗАНИМАЛИ.
С Медным проще. Под Медным я тут понимаю место захоронения поляков, а именно дачи НКВД (на самом деле это место в стороне от села Медное, ближе к Ямкам, на берегу Тверца). Так вот если за само село Медное шли упорные бои и есть путаница с числами и итогами боев, то вот на месте захоронения (дач НКВД) немцев не было. Анклав не анклав, но более шести тысяч трупов под шумок на передовой, под носом у противника переправить...
NB!
Самое смешное:
| Стрыгин С.Э. писал(а): |
Немцы в октябре 1941 г. вообще не занимали участок с НКВДешными могилами, поскольку этот участок располагается довольно далеко от села Медного - на левом берегу Тверцы в лесу в 2 км от Ленинградского шоссе, а немецкие войска несколько суток удерживали в качестве опорного пункта село Медное на правом берегу Тверцы и подвижными бронегруппами наступали непосредственно по шоссе в направлении Лихославля.
|
|
|
| Вернуться к началу |
|
|
|
|
Вы можете начинать темы
Вы можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах
|
|
|
Реклама:
-
|
|
Альбом
FAQ
Поиск
Правила
Регистрация
Вход
